[Shino-forever]

zaplakal

понимаете, где-то тут должны были быть итоги года там или краткая сводка с новогодней ночи ИЛИ ПИЗДЕЦА КОТОРЫЙ БЫЛ ПЕРВОГО ЧИСЛА НО--

вместо этого крч.

Фандом Меньшикова, привет.

Саша Петров | ОлегЕвгеньинич, дженовый джен, где-то 500 слов

— Вы это... ОлегЕвгеньич... вич... — Саша Петров пятится, пятится в коридоре, снимает носками за пятки свои кроссовки, почти не краснеет пятнами, и Меньшиков напоминает себе, что Сашка — мальчик нервный, не раз и не два говорил он это в интервью, не раз и не два еще скажет — и иногда с этим стоит смириться.

Вместо этого он поднимает бровь, улыбается сдержанно, смотрит — блестит-поблескивает черными глазами, чтобы Сашка точно пошел пятнами. Сейчас бы заснять — показать, как надо, на сцене.

— Вы это, — говорит Сашка, сглатывает, — проходите, вы, в общем.

— Да я-то пройду, Саш, — говорит ему в ответ Меньшиков, и проще было бы Сашку убить на месте, чтобы ребенок не мучился, но вместо этого Меньшикову смешно, весело так, что еще бы немного додавить — и можно хлопать в ладоши было бы, если бы не выбивалось из образа. — А ты-то чего такой, — спрашивает он, улыбается шире, и Саша утыкается спиной в стенку коридора, готовый то ли разрыдаться, то ли засмеяться нервно — у него неплохо получается.

— Мне, Саш, куда — на кухню? — спрашивает вежливо Меньшиков.

— Да. Нет. Да. Не стоит! Постойте здесь, я, я сейчас, я...

Если бы Меньшиков не знал Сашу, он бы решил, что тот просто дерганный. Возможно, эпилептик. Но он знает Сашу — что-то скрывает? Просто нервничает?

— Что, — улыбается вежливо Меньшиков, — если у тебя там завалы посуды недельной давности — так ты не стесняйся, я переживу, чай не хрустальный.

— ОлегЕвгеньи--вич! — говорит ему Саша и задирает подбородок. — Нет. Нет. Идите на кухню. Чаю вам. Сделаю.

— Ага, — отвечает Меньшиков, косится на него смешливым взглядом, и Сашка покрывается гусиной кожей — отсюда видно, или дальнозоркость уже старческая...

На кухне висит его портрет. Старая съемка, большой, этак А2, если не больше, в серой раме под стать кухонной мебели, и никакой грязной посуды вокруг. Меньшикову кажется, что сейчас подошло бы — стукнуть тростью по полу — но все трости остались среди реквизитов. Возможно, стоит это потом исправить.

Сашка стоит по стойке смирно. Смотрит. Внимательно так. Меньшиков улыбается ему, все еще очень вежливо.

— Чай? — уточняет он, потом подходит к фотографии, замирает — как перед картиной в галерее.

— Чай, — заикается Саша, кидается к чайнику. — Чай. А это... Ну. Это... Вы не думайте, просто...

Меньшиков подтягивает к себе табуретку и облакачивается о стол, почти картинно опуская щеку на пальцы в перстнях: сегодня красный и синий.

— Да ладно тебе, Сашк, — говорит он весело, — я уже после Данилы смирился. На Кольке Лебедеве еще как-то куда-то вот волновался, а на Даниле — смирился. Нормально, ты не подумай. Чай там себе делай, ага.

— Ага, — говорит Саша и утыкается носом в чайник.