[Shino-forever]

Ниггмблпоты, прости господи. Я понял, что надо выложить, а то мне вот принесли богичный драббл, а чо я, чем я хуже. Старые драбблы, написанные как-то для TedTheFat.

Фандом: Готэм
Пейринг: Ниггмблпоты
Рейтинг: джен, PG

Без привязки к сезону, не вычитано, джен и безсюжетие. ~200 слов

Освальд пристально смотрит на то, как в голове у Эда Нигмы происходит какой-то мыслительный процесс.

Возможно, этот процесс Освальду не понравится, но какое ему вообще дело до мыслительных процессов Эда Нигмы. Они всегда слишком отвлечены от реальности, чтобы обращать на них полное внимание. Теоретические задачки, которые совершенно прекрасны в отрыве от жизни, но в ней... Иногда Освальд не понимал, как Эд выживал в этом мире.

Он смотрит на Эда, и ему хочется им любоваться. В Эде есть то, что Освальда завораживает. В принципе, сейчас он может сказать, что в нем его завораживает все, но было то, что завораживало всегда.

Одна из таких вещей — его мыслительный процесс. Освальд подпирает щеку раскрытой ладонью, барабаня пальцами себе по виску, и ждет, когда Эд перестанет что-то бормотать, периодически задавать ему вопросы, на которые не нужны ответы, и просто выглядеть как человек, к которому подключили ток и теперь ждут, пока он умрет в конвульсиях.

Эд красив. Эд красив каждым своим жестом, своей неуклюжестью и просыпающейся иногда грацией. Своей нелепой улыбкой и своей улыбкой человека, который знает, как соблазнять мужчин и женщин. У Эда прекрасный голос и когда он заикается и повышает голос от нервозности, и когда говорит завораживающе и бархатно.

Освальд вздыхает почти мечтательно, глядя на Эда, а у того в голове все продолжает генератор идей и мысли, которая совершенно не доступна Освальду.

Освальду, в общем, и не надо. Зачем ему понимать все эти непонятные и странные вещи, если можно просто наслаждаться одним видом Эда за своим столом?

Некриминальное AU, джен, не вычитано. ~500 слов.

У Освальда трясутся руки, когда он ждет, что Эд откроет дверь. Он все еще не уверен, что ему нужен именно Эд, что ему вообще нужно говорить об этой ситуации, но что он может поделать? Он уже здесь. Он почти что уверен, что это правильное решение, но, наверное, впервые за долгое время не может объяснить себе, почему именно.

Эд отвечает не сразу, Освальд успевает попытаться уйти, вернуться в исходную позицию и долго, упорно стучать себе зонтиком по ноге, чтобы унять дрожь.

Эд открывает дверь.

— Слава богу, ты не на работе! — вместо "привет" бросается в квартиру Освальд и пытается дышать, вдыхать воздух, который так нужен ему, чтобы не упасть.

— Сейчас три ночи, — напоминает ему Эд осторожно, закрывая за ним дверь. — И не моя смена.

— Да, да, но я так волновался, я так... Эд. — Освальд заставляет себя замолчать, запрокидывая голову, чтобы успокоиться, а потом оборачивается к Эду и обращает на него острый конец зонта, утыкает его ему в грудь. — Эд, мне нужна твоя помощь. Я, э, я...

Эд непонимающе улыбается и отводит от себя зонт, чтобы тот не упирался ему в грудь, после чего лезет за носовым платком, чтобы протереть пальцы.

— Я убил человека, и мне нужна твоя помощь.

Освальд бы не пришел к Эду, если бы он просто убил человека. Ну, то есть, раньше он уже убивал людей. Не то чтобы специально. Не то чтобы он не знал, что потом делать с трупами, но тут было как-то... как-то так нелепо... Руки тряслись, а губы дрожали.

— И если ты мне не поможешь, то я, клянусь, я просто останусь здесь до тех пор, пока ты мне не поможешь.

Он не понимает, почему пришел с этим к человеку, который _работает_ в полиции Готэма, но, в конце концов, куда еще идти, как не к Эду?

Нигма дергает головой в ответ на его слова.

— Это какая-то загадка? — пытается он.

— Нет. Это какая-то отгадка, Эд. Я не хотел тебя втягивать в это, но... — Освальд бросает зонтик на пол, потому что понимает, что больше не может его держать, и делает шаг в сторону Эда. Напряжение внутри требует выплеснуть его. Труп только начинает остывать, и сейчас Освальд не может ничего с ним сделать. О, боже, во что он вляпался. Зачем, мамочка. Зачем. — Я, в общем, эм, это был несчастный случай... — Голос дрожит, слезы подступают к глазам сами, стоит подумать, что с ним может сделать Фиш. — Помоги мне, Эд, помоги мне, молю тебя, — подходит он совсем вплотную и ухватывает Эда за отвороты пижамы, встряхивая их и заглядывая с неизбежностью ему в глаза.

Он готов к тому, что Эд его сейчас прогонит. И готов к тому, что Эд его сейчас сдаст. Он был бы рад сесть за решетку, если бы там было безопасно. Но нет. Там не будет безопасно. Поэтому он готов убить Эда, если этого потребует ситуация.

Не то чтобы он убивал людей до этого специально. Или намеренно. Да. Вот в этом Эд мог стать первым.

Освальда трясет.

Давай, Нигма, сделай правильный выбор. Позволь Освальду сделать правильный выбор. Белые губы трясутся от ужаса и волн паники, которые проходят по нему каждые пару минут. Ноги подкашиваются.

И это было так приятно, о боже, это было так приятно.

Освальд трясет Нигму в последний раз, глядя на него снизу вверх из-под взъерошенной челки и смаргивая слезы, которые грозят размазать подводку еще сильнее.

Эд Нигма расплывается в улыбке.

UPD. А это уже всем. Никому. Себе. Что нужно фандому как не убойная доза флаффа, верно?

Джен, страдания по Джиму Гордону, ~900 слов.

Освальд смотрит на свое отражение в зеркале туалета в участке, и он был бы рад, если бы Джим Гордон обратил на него свое внимание, но Освальд прекрасно знает и сам, что все его надежды и попытки тщетны. Джим Гордон — гетеронормативная скала, о которую он, возможно, разобьется, а возможно — просто с нее спрыгнет, и будет лететь целую вечность, длинную, от которой будет пережимать в легких и сердце, а ноги, и так уже сломанные, болеть, как при перемене погоды со слабого дождя на сильный, как обычно это бывает в Готэме.

Он облизывает губы, убирает осыпавшуюся тушь, напоминает себе — поменять наконец ее на что-то поприличнее, а то нет никаких сил. Он вздыхает и трет карандаш на глазах, размазывая его сильнее. Не то чтобы это было так необходимо, просто нестерпимо хочется что-то доделать, усовершенствовать, пусть и все бесполезно. Гетеронормативные скалы не ведутся на накрашенные ресницы, если их обладатель — не обладательница.

Освальд настолько поглощен отражением в зеркале, что открывшаяся дверь и появившийся парень (Эд, кажется?) — длинноногий и похожий на лань, которую отправили на заклание, если бы не это широкая тупая улыбка-оскал, которая сразу превращала его из лани в гиену, — выглядит в отражении очень органично.

— Неплохие ножки, — бросает Освальд, локтями опираясь о раковину и испытывая острое желание умыться несмотря на макияж.

— Что?

— Что? — вскидывается Освальд, понимая, что сказал это вслух, и молча клянет себя, натягивая на лицо нервную блуждающую улыбку, словно бы извиняется за слова, что бы Эд (или Эл?) не услышал.

— Вы только что сказали...

— Задумался. Прошу извинить.

Освальд снова возвращается в прошлое положение, тяжело вздыхая и думая о том, что он еще не готов выходить к копам, пока что он, пожалуй, просто постоит еще здесь, слушая свое то начинающее заходиться, то успокаивающееся сердце. Как было бы хорошо просто исчезнуть из участка и материализоваться в другом месте, но ведь — не выйдет.

— Вам плохо? — Эд принимается подходить к нему, начиная хмуриться, Освальд это чувствует даже по голосу, ему не нужно было смотреть на это парня, чтобы представлять, оскал на его лице или нет. Он видел его пару раз, но такое лицо въедается надолго, хочешь ты того или нет.

— Мне хорошо, — закатывает глаза Освальд, снова поднимая лицо и оборачиваясь на парня, чтобы мрачно на него уставиться и скривить гримасу, которая точно должна обозначать, что ему не нужна ничья помощь, поддержка или насмешки, что бы там в итоге Эд-Эл не выбрал.

— ... А. Извините. Просто я бы, исходя из того, как вы выглядите... — Где-то в этом месте взгляд Освальда начинает, видимо, действовать, потому что Эд-Эл затыкается. — ...Но если вы говорите, что вам хорошо...

Освальд снова закатывает глаза, устало вздыхая и прикрывая их в итоге, и кладет лоб на сплетенные пальцы, снова утыкаясь в раковину и отворачиваясь от парня. Нет, ему, блять, не хорошо, ему, блять, точно не хорошо, он торчит тут уже гребаных полчаса и не может собраться с духом, просто чтобы проскочить мимо гребанного Джима Гордона, мимо Буллока, на гребанную улицу, на которой сможет вздохнуть полной грудью, и если этот парень будет продолжать повторять и нависать над ним, и...

Кажется, где-то на этой фразе, с остервенением проговоренной внутри головы, он всхлипывает. И чувствует руку на своем плече. Освальд пытается ее стряхнуть, не меняя позы, но не выходит. Он нервно и раздраженно дергает плечом еще и еще, потому что от тяжести этой руки хочется как-то по-детски глупо разрыдаться, а этого он не может себе позволить. Не может. Не сейчас, не вообще. Рыдать из-за какой-то гетеронормативной скалы?! Ему?! Да чтоб он подавился, этот Джим Гордон!..

— ... — Мыслительный процесс Эда-Эла был практически осязаем. — Вы всегда найдете меня в прошлом. Вы можете создать меня в настоящем, но будущее никогда меня не испортит. Что я?

От того, насколько нелепо то, что он говорит, Освальд даже перестает всхлипывать, замерев с открытым ртом и
чувствуя, как по горлу текут не выпавшие слезы.

— История, — бурчит он надрывно, хрипловато и высоко, всхлипывая последний раз и сглатывая, прежде чем разогнуться и хмуро посмотреть на этого придурка. Загадка, серьезно? Что за дурак будет загадывать загадки в такой ситуации?

— Правильно, — растекается в счастливом оскале Эд-Эл. — Эд Нигма, нас, кажется, не представляли.

Освальд с удивлением вскидывает нахмуренные брови, но губы сами растекаются в слабой улыбке, потому что это настолько нелепо, настолько немыслимо, и улыбка эта, оскал этот... Освальд тихо качает головой, давя в себе улыбку и моргая, трепеща ресницами, потому что ком к горлу снова подкатывает как будто от этой нелепости и непонятного тепла от улыбки. Что нужно этому парню от него?

— Не расскажете свою? Историю? — сжимает руку на его плече Нигма, пододвигаясь к нему, и Освальд даже не пытается стряхнуть ладонь, просто фырчит себе под нос, опуская взгляд на пол и разглядывая их ботинки, стоящие так близко друг к другу. Ему все еще хочется исчезнуть из участка, из этого мира, но теперь чуточку меньше, а еще теперь, наверное, можно будет где-то переждать, пока Джим Гордон и Буллок не исчезнут с работы, потому что, если он согласится, то наверняка они будут сидеть не в основном зале, и...

Освальд мелко трясет головой, замечая краем глаз, как пряди челки двигаются у бровей, и моргает, снова вздыхая, все-таки трет глаза, чувствуя, как становится от этого легче и — наверняка — хуже макияжу.

— Только если у тебя есть чай, Эд Нигма, — говорит он, хотя голос все еще дрожит. — Или что покрепче.

Из туалета его выводят, придерживая за плечо, хотя он не то чтобы собирается куда-то убегать или падать. От ладони все еще хочется плакать, но он явно еще успеет это сделать чуть позже. Эд Нигма блуждающе улыбается, меря шаг.

UPD-2. Что-то я давно ничего не приносил на дневник

Смайлор, нет, мне не стыдно, ~500 слов.

Робин смеется и прячет глаза, а Кори кусает губы и чувствует себя подростком. Рядом с Робином Кори часто чувствует себя подростком: тем ребенком, который не мог понять, нравится ему тот одноклассник или одноклассница, или может быть одновременно, или может быть, он себе все придумал.

У Кори много поводов думать, что он все придумал. С того момента, как они познакомились с Робином, его не оставляет мысль, что он придумал себе вначале дружбу (Робин сколько лет актер? Сколько у него ролей? Господи, да сам Кори в 2014 впервые вообще взялся этим заниматься!), а потом и влюбленность. Наверняка он слишком вошел в роль. Наверняка он все себе придумал, чтобы было проще играть. Наверняка...

— Что? — наконец сдавленно спрашивает он, и голос уходит на пару октав вниз, а еще он видит, как у Робина от этого дергается кадык, и вот это Кори себе точно придумывает, потому что Освальд Кобблпот — вот кто может дергать кадыком и слегка краснеть, никак не Робин Лорд Тейлор.

Он двигает пальцами, дергает себя одежду. На интервью проще: они говорили с Робином, он правда может трогать Робина, когда волнуется, если ему это поможет. Робину, конечно, это не нравится — это они тоже обсуждали. Честно говоря, Кори неловко большую часть времени, что он Робина трогает — тискает, обнимает, дергает, хлопает, — но он не может прекратить это делать.

«Ничего, — сказал ему Робин, когда они обсуждали это в первый раз, — Дик такой же, все хорошо».

Кори не был уверен, что хочет быть похожим на Дика. Честно говоря, Кори не уверен до сих пор, что хочет быть похожим на Дика. Что он хочет, чтобы Робин сравнивал его с мужем, чтобы Робин проводил какие-то параллели. Он как будто бы не думает, что он вторичен по отношению к Дику, но такая мысль закрадывается в его голову, когда он остается наедине и перебирает в голове все неловкие ситуации, которые случились между ним и Робином на площадке и после — в этот день.

Неловкие ситуации — как эта — случаются и правда каждый день. И Кори не хочет знать, кажутся ли они такими же неловкими Робину. Это не то, что он готов обсуждать.

Робин все еще смеется, смотрит на него, и Кори видит в них искорки, как от шампанского, и улыбка блуждает по его лицу, как будто он даже улыбкой умеет заикаться.

— Что? — повторяет ему в ответ Робин, а потом хлопает его по колену, как будто не Робин говорил, что не любит прикосновения. — Ты смотришь на меня как Нигма на Освальда, выключи уже это, — продолжает смеяться он. — Хотя нет, знаешь, я еще подумаю.

Кори сглатывает и дергает ногой, на которой лежит рука Робина.

— Не смотрю я на тебя никак... — булькает он несчастно, думая, как он будет в этот раз оправдываться и объяснять свои действия. Отшучиваться становится все сложнее с каждым разом.

Робин сжимает колено и подмигивает ему.

— Ага, — говорит он. — Тогда посмотри мне в глаза и скажи это громко и как будто ты в это веришь.

Сердце Кори мучительно делает кульбит куда-то к горлу. Робин все еще улыбается ему мерцающей вечно смущенной улыбкой, только это никак не отменяет, что жестокость у него — почти такая же, как у Освальда, которого он играет.

Будни геологов. Ноа | Филипп Кейн, ~300 слов.
Примечание: Ноа — жена Сары Эссен, Эсмеральда — старшая дочь Сары Эссен, Филипп Кейн — брат Марты Уэйн, дядя Брюсика. А теперь найдите кто из этих персонажей канонный :|

— Эсмеральда? — устало произнесла она, глядя в небо. Они сидели под высохшим деревом с Филом и устраивали себе перекур. Честно говоря, она уже ненавидела эти перекуры, но находиться на жарком солнце столько времени подряд — было бы себе дороже. В первый день они совершили эту ошибку — и пусть до солнечного удара оба не дошли, ни Фил, ни Ноа не хотели.

Она покивала медленно и размеренно, глядя на желтоватую крону дерева. Конечно, они оба были в местах похуже, это даже не была пустыня, это была степная зоны Марковии, но после Готэма, в котором они с Филом были только на прошлой неделе — ох, лучше бы это была пустыня. Ноа бы тогда не было бы так стыдно за них с Филом.

Она покивала еще.

— То есть, теперь у нас есть дочь Эсмеральда. Отлично. Отлично. Охе... Да, да, я не ругаюсь. И есть внук. О-отлично. И... — Ноа вздохнула. — Может, мне в этот раз вернуться? У нас вроде не такое сложное дело, чтобы Филипп не справился сам. Нет?

Филипп сделал квадратные глаза, а потом замотал головой, глядя на нее, но Ноа ответила ему такими же глазами.

— Ну, знаешь, милая моя, у Филиппа есть по-мощ-ни-ки, они хотели по-мо-гать. У-чить-ся. К тебе точно не приехать? Милая моя, я знаю, что ты уже троих вырастила. Я еще знаю, что Эсмеральда тоже прекрасно знает, что ты троих вырастила и пользуе... Ладно. Ладно. Я не наседаю. Я... Пока. Да. Вечером созвонимся.

— Ну как, мне начинать искать себе помощников? — ядовито вопросил Филипп Кейн, поправляя панамку на голове.

— Меня послали, — радостно возвестила Ноа, складывая раскладушку во внутренний карман рабочей куртки. — Зато теперь от меня отстанет мама. У меня есть внуки, выкуси, старуха.

Филипп поежился.

— Мне, знаешь, хватило отбрехаться от одного племянника. Не хочу думать ни о каких внуках.

— Х-ха, слабак.

— Готов это признать, — ворчливо ответил тот и с кряхтением поднялся. — По-моему, рабочие без нас решили уничтожить это место. Пойдем-ка проверим.

Ноа хмыкнула, потягиваясь. Нет, она любила Сару, она любила ее детей, как часть ее. Но сидеть еще и с внуками? Нет, спасибо, ей хорошо с камнями.

UPD3. для чудесного артера  снежный король вот по этой картинке (она клааааассная)

Гобблпот, ~200 слов, вычитывать для слабаков

Осень не щадит никого, поэтому пока Гордон ведет Освальда до участка, он раз за разом думает о том, что стоит снять свой плащ и накинуть на чужие плечи. Освальд не дрожит, но пальцы у него сводит, поэтому между всплеками руками, попытками выторговать свободу и ледяным молчанием, которое Джим интерпретирует единственным образом: Освальд устал говорить или у него сводит челюсть от холодного готэмского ветра — он прикладывает руки к груди, пытаясь их отогреть, или пытается запихнуть в карманы. Заканчиваются эти попытки ничем, у Освальда есть, что ему сказать.

— Почему мы туда вообще идем, — в который раз говорит Освальд, а Гордон закатывает глаза. — Я достаточно сидел в камерах, чтобы...

Джим закатывает глаза, а потом останавливается, отнимая руку и принимается расстегивать плащ.

— Ты что делаешь? — останавливается Освальд и смотрит на него непонимающе. Если бы это был мультик, думает Джим, глаза бы у него были квадратными или круглыми и большими, словно выходящими за края лица. Он накидывает на него плащ (для этого ему приходится несколько раз потрясти раскинутым плащом перед Освальдом, чтобы тот соизволил отправить в рукава свои руки) и снова берет под руку.

Освальд фыркает и закатывает глаза.

— Так вот, я совершенно не понимаю необходимости отправляться мне в камеру, Джим. Если ты вспомнишь ситуацию, то...

Они продолжают кружить вокруг участка.