Вы мне: пейринг/персонажей и фразу/песню/штохотите.
Я вам: драббл, однострочник, КАК ПОПРЕТ.
Фандомы актуальные сейчас и, видимо, всегда: DC (в первую очередь фонарики пока что, наверное, причер, старое-доброе), Стар Трек (тос, ребут, ds в первую очередь), Авось, (для Сири: наши миры), (для Т&T: форумные персонажи), Моцарт, Иисусик, Чингис Хан, Доктор. Можно предлагать другие, но я тогда сориентирую могу/не могу и знаю/не знаю. По персонажам везде соответственно аналогично.
Надеюсь, что быстро, надеюсь, что не умрет, надеюсь, я не умру.
Для Теодоров.
Райзер/Айя, true self, ~400 слов, вычитывать, зачем вычитывать, понимаю заявку как могу и как хочу Х)Райзер/Айя, true self
Download Therion Nifelheim for free from pleer.com
Они кружатся вокруг друг друга, или, быть может, стоят на одном и том же расстоянии, боясь пошевелиться, поднять руку, двинуться вперед.
Айя не понимает, почему Райзер так на нее смотрит, ведь она видит все, даже тогда, когда ее тело смотрит в другую от него сторону, она всегда следит за всем на корабле: она и есть корабль, со всеми его камерами, сканерами, всей начинкой. Она следит за Райзером, за тем, как тот мучает себя в одиночестве в своей комнате, как заряжает свое кольцо и ненавидит себя еще сильнее с каждой произнесенной клятвой, как он потом приходит на мостик и разговаривает — перебранивается — с остальными. Как он смотрит на нее, и как в его взгляде то раздражение, то теплота, и она не всегда готова признать, как одна эмоция сменяет другую. Она, в общем-то, не всегда уверена, что правильно определяет эмоции: это слишком сложно, живые слишком сложные. Эмоции — то, чего у нее нет, точно нет, она ведь машина. И все же что-то есть на том уровне, когда ты бы назвала это «внутри» или «внизу живота», если обращаться к терминологии большинства живых, теплеет и немного щекочет, и это совершенно непонятно, не ясно, и Айя предпочитает об этом просто не думать. Возможно, думает Айя, за этим фасадом саркастичного и почти что равнодушного (конечно же, не равнодушного, но он может верить в то, какое впечатление производит?) красного фонаря, прячется что-то, что заставляет ее просматривать все записи видеонаблюдения.
Райзер смотрит на Айю, когда она не видит, и думает, что она машина, всего лишь машина, но в ней словно собрано что-то, что дает Райзеру надежду, веру, что он не зря живет. Он может ненавидеть всю Вселенную, но не может ненавидеть Айю. В ней есть что-то, что он не улавливает, и это бесит, бесит временами так, что он готов что-нибудь сломать, и все же он смотрит на нее, приглядывается. Возможно, за фасадом робота, компьютера с вежливой и тихой улыбкой, прячется что-то, что Райзер сможет разглядеть краем глаза, краем души, лишь мельком, потому что полностью Айя никогда не покажет ему ничего (возможно, кому-то другому — да, вот Хэл Джордан — отличный вариант), так что он может лишь подсматривать, следить и надеяться разглядеть что-то, что разглядеть отчаянно хочется, до чертиков и пропадающего сна.
Они кружат вокруг друг друга, играя в гляделки и забывая моргать, ведь тогда можно что-то упустить. Они забывают, что иногда, чтобы увидеть, достаточно сделать шаг ближе.
Хэл Джордан | Айя/Райзер - cock block от папочки (можно AU любого размаха), часть 1 из шести. Да, это «пять раз, когда».Хэл Джордан | Айя/Райзер - cock block от папочки (можно AU любого размаха)
Айя, задумавшись, смотрела на дверь, в которую вот-вот должен был войти Райзер. С тех пор, как они смогли сделать ей настоящее тело, она так и не смогла понять, как правильно с ним быть и нормально ли все это чувствовать: все эти ветерки, которые постоянно бывали на корабле, ощущение от касаний, комнатная температура, притяжение корабля. Айя понимала, как это работает, она знала биологию живых если не хорошо, то хотя бы приемлемо, чтобы понимать, как они функционируют, но пока что новая информация сбивала с толку.
Но после того, как у нее появилось тело, все решили, что это что-то сильно меняет. Поэтому теперь у нее была своя комната, в которой предполагалось, что она сможет спать, жить, находиться в одиночестве. Айя все равно была подключена к системам корабля и сон ей практически не требовался, спасибо выбранному виду гуманоидного тела, но спорить с командой себе дороже. Айя решила, что ей проще согласиться, раз им так удобнее.
И вот теперь она поняла, зачем эта комната нужна: они смогли договориться с Райзером, каким-то образом, непонятно зачем, что он к ней зайдет вечером, и, в общем, она его ждала и даже, кажется, волновалась. Впрочем, чего именно она волновалась, она не понимала. Возможно, все эти игры с живым телом — слишком непонятно и сложно, чтобы при этом еще о чем-то разговаривать с живым же мальчиком. Впрочем, Айя не была уверена, сколько Райзеру лет.
Стук в дверь прервал мысли, и Айя подскочила с места, зачем-то кинувшись открывать дверь вручную. Та разъехалась бесшумно, позволяя Райзеру пройти. Тот несмело переступил порог, оглядываясь. Айя почувствовала, как у нее заколотилось сердце. Такое ощущение, что у нее их было два, хотя она вполне была уверена, что тело было с одним, и стучать оно должно было не так сильно и часто.
— М-м, — сообщил ей Райзер, когда оказался посередине комнаты. Она не сильно отличалась от его собственной.
Айя опустила взгляд, предъявляя ему таким образом все, что имела сказать в ответ. Райзер снова издал выразительное мычание, которое грозило обернуться вспышкой красного цвета, судя по тому, как Райзер начинал хмуриться и волноваться.
— И как тебе, э, в новом теле?
— Это... — попыталась подобрать Айя, — интересный опыт. Я раньше представляла, что понимаю, как вы функционируете, однако то, что я испытываю сейчас...
Она в качестве демонстрации подняла руку на уровень глаз и вначале посмотрела на ладонь, а потом на тыльную сторону ладони.
— Необычно, да?
Райзер нервно переступил с ноги на ногу, а потом взял ее за руку, неловко притягивая ладонь к своей груди. Айя моргнула, понимая, что вроде как помнит, что он спрашивал, но как-то смутно: новые впечатления заполонили сознание, калькулятор в голове защелкал. Райзер теплый, у него немного шершавая ладонь, она может ощущать кольцо на его пальце, форма красного фонаря — словно пышащая жаром, но при этом не настолько сильно, чтобы от этого было больно, хотя, возможно, это пылала ее ладонь или, что вернее, вся Айя, хотя она не успела понять, как и когда это случилось. Обращаться к памяти видеонаблюдения не хотелось.
— Да, — кивнула она, не зная, что еще сказать. Интересно, а если положить вторую руку...
В комнате раздался жизнерадостный голос зеленого фонаря Хэла Джордана: «Ребятки, поторопитесь ко мне, кажется, мы снова можем умереть молодыми!». Что Райзер, что Айя вздрогнули, размыкая руки и отступая на шаг друг от друга. Они неловко переглянулись и поспешили на мостик. Айя в этот момент, казалось, поняла Райзера: в груди поселилось что-то, что, наверное, можно было бы описать как «раздражение на Хэла Джордана». Она не очень поняла, почему у нее возникла эта эмоция, но, возможно, для этого стоит повторить эксперимент.
UPD. Кэрол/аэродром — «эссе о природе любви»Кэрол/аэродром — «эссе о природе любви»
Главная любовь жизни Кэрол Феррис появилась на свет чуточку раньше чем сама Кэрол. Она не то чтобы была против разницы в возрасте: чем старше аэродром, считала всегда Кэрол, тем богаче его история. Тем крепче будут узы, которые их связывают.
Лететь с учебы в аэродром, почти вприпрыжку: другие девочки так не бегут на свидания с мальчиками. Впрочем, со свиданиями у Кэрол всегда было достаточно грустно. Когда ты дочка начальника аэродрома, а в нем работают многие родители одноклассников (да и одноклассниц) — тут не до романов. Страшновато как-то, знаете ли.
Единственным исключением был Хэл Джордан, но что взять с Хэла Джордана. Кэрол даже питала к нему определенную нежность, хотя та и не могла поспорить с любовью к аэродрому. Аэродром не оставит, аэродром — точно всегда будет на этом месте, особенно пока она за ним присматривает. Хэл Джордан будет же совершать самоубийство самыми разными способами: от попытки сделать красивое пике при испытании самолета до исчезновения на полгода по своим супергеройским делам. Аэродром, право слово, надежнее.
Кэрол знает о нем все. С Хэлом они добирались до самолетов, смотрели в небо, летали, без спросу, без разрешения, до посинения и гудящего тела, но Кэрол любила и бывать в кабинете отца, одна, или только с ним, сидя у него на коленях, когда была маленькой, и смотреть за тем, как он исписывает страницу за страницей непонятным ей текстом или что-то считает, или проверяет, или даже общается с кем-то из подчиненных (тогда Кэрол казалось, что все, с кем отец общается — его подчиненные; впрочем, позже, уже сама встав на его место, она поняла, что правда была не сильно иной). Кэрол казалось, что это святые письмена, что это какая-то изнанка полетов: словно без этих сцеплений из цифр и букв ни один самолет не взлетит, не сможет оторваться от земли. А Кэрол очень хотелось, чтобы самолеты взлетали.
Когда Кэрол села за стол отца и начала разбираться, чем же ей предстоит заниматься дальше, она поняла окончательно, что это — навсегда. До конца ее дней, как это было и с «до конца его дней» в случае с отцом. Это любовь Феррисов к аэродромам, к самолетам, к свободе или к управлению своей судьбой и судьбами других людей? Честно говоря, Кэрол об этом не задумывалась. Ей просто нравится ощущать дыхание своего аэродрома.
Для Тенычей
Синестро/Арин, Абин пробегал рядом, до, после, вместо, вместе, офицер, условно царскаяРоссия!AU, ~500 словСинестро/Арин, Абин пробегал рядом, до, после, вместо, вместе, офицер, условно царскаяРоссия!AU
У нее смех колокольчиком и детская улыбка, непосредственность не то детская, не то подростковая, и, в общем-то, она ангел на земле, Таал в этом уверен, уверен всем своим нутром.
Он касается ее пальчиков с благоговением, ощущает ее духи в воздухе, и чувствует, как колени подгибаются. Он в первый раз в их доме, он в первый раз наедине с девушкой, и с какой — самой Арин Сур. В нее влюблен весь офицерский состав, в нее влюблены все кадеты, все друзья Абина, все знакомые и входящие в дом. В нее влюблена вся столица, и сердце Таала замирает, холодеет от этой мысли, а потом ярость накатывает на него волнами, потому что в своем сердце он уверен, что лишь он, Таал Синестро, имеет право касаться этих пальчиков и вдыхать аромат ее духов. Лишь он может смотреть на нее, пока у нее вплетены в волосы цветы, и у кого угодно Таалу бы это казалось странным, позерством, чем-то неестественным, но у Арин это лишь часть характера, это часть самой Арин, и он может лишь восхищаться и желать лежать склоненным у ее ног.
Таалу семнадцать, и он недавно вступил в корпус, он в офицерском составе благодаря отцу и происхождению. Конечно, с воспитанием у него все плохо, конечно, офицерский чин кажется ему слишком большим, хотя он соответствует, старается, изо всех сил, и Абин, его новый друг, хвалит его. Абин Сур — лучший офицер, которого он встречал. Он кружит ему голову как шампанское и как воздух свободы столицы.
Как кружит ему голову его сестра, которая звонко смеется и хватает его за шею, повисая на нем, пока Таал падает в кресло за собой, и думает, что в высшей степени неприлично, и что его обязательно выгонят из этого дома, если узнают, и Абину не стоило оставлять их наедине, и что быть ему солдатом до конца своих дней, прознай об этом кто. Он не верит, что женщины могут так делать. И с таким же звонким смехом садиться ему на колени — тоже, как будто это сон, фантазия, бред раненого или чахоточного.
Таалу семнадцать и девушки никогда не садились ему на колени до этого, по крайней мере, из высшего общества. И при этом продолжали бы выглядеть — ангелом на земле, демоном во плоти, всем, что Таал готов боготворить, носить на руках, сохранять надушенные платки и письма. Таалу бы хватило целовать кончики ее пальцев, но Арин, видимо, этого недостаточно. Она ерошит ему волосы и щелкает по носу, пока он зачаровано смотрит на нее, пытаясь запомнить каждую деталь, черты лица, жесты, каждую прядку, которая обрамляет ее лицо.
Она похожа на брата. Это и понятно — они близнецы, и Абин красив для мужчины настолько, что их вполне можно с Арин спутать, ходи он в платье и не брей голову. Таал считает, что Абин слишком красив для мужчины, впрочем, он же считает, что Арин слишком красива для женщины. Возможно, он умер еще по дороге в столицу, когда ехал на службу из имения своей семьи. Возможно, любимый опиум его отца затмил его разум, и все, что он видит, ему кажется.
Но пока что он несмело касается спины Арин, чувствуя шорох платья, и чувствует, что счастлив.