belen_billewicz, день добрый, что привело, что хотите приветствием?)
61Они встречаются, когда Ана этого не ожидает. Он думает, что он сошел с ума: ему постоянно об этом говорят все вокруг, и он уже начинает в это верить.
Иуда умер, он видел его труп, он видел его труп слишком часто, чтобы в это не верить. Он не касается его, и, наверное, именно это не дает ему поверить окончательно. Трудно поверить в то, что ты не ощущал под пальцами. Иуда в фамильном склепе кажется скульптурой, мертвой скорлупой, в которой никогда и не было жизни. Это не Иуда. Это не Иуда, которого он знал. В его склепе лишь пустая оболочка.
Настоящий Иуда стоит перед ним. Склеп находится за городом, и Ана снова идет оттуда, и сталкивается за очередным поворотом с Иудой нос к носу.
Он моргает и вздрагивает всем телом.
Иуда ухмыляется и склоняется к нему, почти касаясь его губ, чего никогда не делал живым в общественном месте, и это разрушает иллюзию в голове Аны — самое время поверить, что он действительно болен, что он действительно сходит с ума.
Он пытается пройти мимо, проскользнуть мимо фигуры Иуды, которая кажется сейчас слишком большой по сравнению с обычным Иудой, и тот делает шаг в сторону, перекрывая ему дорогу.
— Эй, — говорит Иуда обиженно, — я же только ради тебя спустился.
Ана думает, что разговаривать с собственными галлюцинациями — ниже его достоинства. Он смотрит на Иуду, как тот складывает обиженно губы, как хмурится, как во взгляде сквозит неприятная горечь, и он готов поверить, что это Иуда.
Только он только что видел оболочку его тела.
Иуда не ангел, чтобы спускаться с небес.
Иуда не Иисус, чтобы оживать.
— Серьезно, — говорит Иуда. — Я прямиком оттуда, — кивает он на небо, — и я пообещал, что с тобой не буду встречаться. Типа, это условие, с которым меня отпустили посмотреть, что тут происходит. Время там течет по-другому, поэтому мне очень сложно разобраться, что происходит прямо сейчас.
Ана молчит и вздергивает подбородок. Иуда улыбается.
— Ты не веришь, что это я, а? Что небеса существуют? Я, собственно, пришел сообщить, что пора что-то поменять в своем мировоззрении: небеса существуют. Я оттуда.
— Ты не можешь быть оттуда, — все-таки говорит Ана, хотя это против его правил. Он не разговаривает с собственными галлюцинациями. Он не верит, что у него вообще есть галлюцинации.
— Почему это?
— Даже если ты действительно... дух, — начинает подбирать слова Ана, — то ты покончил жизнь самоубийством, а значит не можешь оказаться на небесах. Ты должен был подниматься из ада.
— Х-ха, — сообщает ему Иуда. — Чушь. Это было убийство. Если тебя убили — ты не попадаешь в ад, это было бы нелепо.
— Это не убийство, это самоубийство. Ты повесился.
— Я лучше знаю, как я умер!
Голос Иуды летит вверх, и он весь вытягивается и как-то уменьшается до своего нормального состояния, более привычного Ане, и он понимает, что этот маленький рост — всего лишь слегка ссутуленные плечи и расслабленная поза.
Ана смотрит на него Иуду, он видит, что тот в той же одежде, что и всегда, и он уже так привык за этот месяц, что Иуда одет во все белое, что не может привыкнуть к черному.
Он стоит, глядя на Иуду, и в голове у него вакуум, настолько полный, что он готов признать, что все, что было до этого — сущие мелочи по сравнению с этим.
— Тебя кто-то еще видит? — наконец спрашивает он, когда Иуда немного успокаивается, а он сам может сформулировать хотя бы что-то.
— Только ты. И те, кому я захочу показаться.
— И кому?
— Никому. Разве что этому мудаку, раз уж он сбежал от меня вниз.
— М.
Ана понимает, что Иуда говорит об Иисусе, причем говорит так обыденно, как будто люди каждый день спускаются с небес на землю, как будто они действительно могут сами выбирать, где им находиться, как будто небеса вообще существуют.
Ана хочет спросить, насколько серьезно говорил Иуда, но не может. Вместо этого он спрашивает другое.
— Ты надолго?
Иуда смотрит на него внимательно, а потом начинает хохотать и неловко и осторожно делает шаг к Ане и обхватывает ладонями его плечи, почти до боли.
Он выглядит серьезным и почти торжественным.
— Я не могу поверить, что ты все такой же, — произносит он, начиная подрагивать голосом, — сразу к делу. — Иуда облизывает губы и смотрит на Ану. — Я надеюсь, что я смогу, — голос прерывается на мгновение, и Иуде приходится повторить фразу, — надеюсь, что смогу еще спуститься. К себе не зову — тебе еще рано, — улыбается он тонко и хрупко. — Я скучаю.
Руки Иуды дрожат, и Ана чувствует, что те теплые и совершенно не такие, как у мертвеца, и Иуда убирает руки с плеч и обнимает его, склоняясь к нему, утыкаясь ему в шею, и все, что может сделать Ана — это положить руку ему на волосы, тоже совершенно не как у мертвеца.
Он чувствует себя уставшим и все еще сумасшедшим, поэтому он позволяет себе обмякнуть в руках Иуды и улыбнуться.