Вы называете мне персонажа из фандома, который я знаю и могу что-то сообразить, реально или потенциально, а я выбираю «своего» персонажа по этому фандому и пишу по ним скетч/однострочник/драббл на ту тему, номер которой вы мне обозначите. Дважды одну тему брать нельзя, пока предыдущая заявка по ней еще не выполнена.
1)
Кошмар: Я напишу о своем персонаже, который видит вашего в кошмаре, или наоборот.2)
Поцелуй: Я напишу, как наши персонажи целуются, это может быть невинно или страстно.От Масты: Моцарт. Я честно бил себя по рукам, поэтому в драббле не Розенберг.
Моцарт/Сальери, 578 слов, все кто знает мое отношение к Сальери - могут предположить, что там По мнению Сальери, Моцарт выпил слишком много. По мнению Моцарта, Моцарт выпил еще недостаточно. Поэтому за бокал он уцепился с тем упрямством, с которым когда-то уцепился за постановку «Фигаро», а потом еще за кучу вещей, за которые Моцарт вообще мог уцепиться. А он мог за что угодно.
Например вот, за Сальери. В Сальери он тоже вцепился дай боже, ухватив его за камзол, и это можно было бы посчитать неприличным, если бы они снова не уединились на балконе, как будто это стало доброй их привычкой. Впрочем, возможно, и стало. В прохладе ночной Вены, окутывающей их, оставшихся наедине после чехарды бала, или приема, или чего угодно еще, они рано или поздно оказывались вдвоем в тишине и прохладе, и желанием Сальери было лишь то, чтобы это хоть как-то остужало их головы, а не заставляло кровь бежать по телу быстрее, как это обычно получалось.
— Моцарт, милый мой, мне кажется, вам уже хватит, — произносит Сальери настойчиво, а Моцарт только ухмыляется и сильнее ухватывается: за него и за бокал, грозя выплеснуть все прямо на одежды. — Моцарт, вы пьяны. Моцарт.
Бокал движется из стороны в сторону, и шампанское плещется внутри, напоминая бурю на море или бурю в его душе, и Сальери кажется это вполне подходящим определением всему, что происходит вокруг, как будто он романтик, хотя он никогда им не был и никогда им не будет, но пузырьки шампанского бьют и в его голове.
— Я вполне могу позволить себе пару-тройку лишних бокалов, дорогой мой! — жидкость в бокале достигает опасной границы, девятым валом обрушиваясь за пределы стекла, и попадает прямиком на Сальери, прямиком на его лицо, потому что именно он слишком резко двинул рукой, расплескивая пузырики, не только у себя в голове, но и в действительности, а Моцарт, кажется, только этого и ждет, и непонятно, что творится у него в голове, и нужен ли ему был этот бокал, и это шампанское, или он все запланировал, и это результат этого, или он, Сальери, просто слишком много думает, и...
И, наверное, он думать сейчас не должен, потому что думать, когда Моцарт подается к нему, ухватывая только сильнее за камзол, притягивая к себе и касаясь языком его подбородка, на который выплеснулось шампанское... Сальери кажется, что действительности не существует. Сальери кажется, что он давным-давно у себя дома, лежит в постели рядом с женой, и ему это все снится, как снилось много раз, пусть и не в таких подробностях, или, может, в таких, просто он их не запоминал, старался не запоминать изо всех сил...
Сальери кажется все, что угодно, только Моцарт проходится языком по его подбородку, собирая капли и облизываясь, а потом проходится языком по его губам, пьяно улыбаясь и подглядывая на него, как будто ожидая какой-то реакции, и Сальери хочет что-то сказать, и это все что Моцарту нужно: ему больше не нужен никакой бокал, бокал валится из рук обоих, падает со звоном на каменный пол, а Моцарт обхватывает его лицо, улыбаясь и бормоча что-то о том, чтобы герр Сальери улыбнулся своей ангельской улыбкой, от которой у него светятся глаза, и целует его, целует глубоко, смачно, целует так, как, наверное, не позволяет себе целовать ни одну девушку, но герр Сальери — не девушка, хоть у него и подгибаются ноги и перестает хватать дыхания от одной мысли о чужих губах и чужом языке, Сальери, если честно, хватает одной мысли, теоретической, что Моцарт его целует, хватило бы, только его никто не спрашивает. Его целуют, со всей страстью, с которой Моцарт отдается всем своим занятиям. Так, как будто это необходимо. Так, как будто его не отпустят, пока Сальери не сдастся и не ответит.
И Сальери сдается.
3)
Травма: Я напишу, как ваш или мой персонаж переживает какую-либо травму.4)
Убийство: Я напишу, как мой персонаж убивает вашего, или наоборот.5)
Дом: Я напишу, как наши персонажи живут вместе.6)
Праздник: Я напишу, как наши персонажи вместе встречают праздник.7)
Розыгрыш: Я напишу, как наши персонажи разыгрывают друг друга.От
Алафиэль: Мастер. Игра "вспомни как писать персонажа спустя n времени не в фандоме".
Мастер, Доктор, детство и не детство, 449 слов. Я не особо оригинален.Самый первый розыгрыш Мастер получил, когда, собственно, Мастером еще и не был. Тогда он называл себя Кощеем, а Доктор только мечтал о том, что, возможно, когда-нибудь, возьмет себе такое имя. Розыгрыш был совершенно дурацким и смешным только для Доктора, потому что Кощей потом плакался в одежды домоправительницы: дамы строгой и серьезной, но которая, как он знал, очень его любила. Спустя годы Мастер не мог даже вспомнить, что это было: какое-то дурацкое невыполненное обещание или какое-то действие, или что-то еще, не менее дурацкое. Мастер помнил, как жгли слезы его щеки.
В Академии ситуация не сильно улучшилась: они были уже учеными, но все еще детьми, причем детьми с дурными характерами, что означало...
Однажды Доктор (еще Тета, о, как он ненавидел это прозвище) научился собирать штуку, позволяющую сделать пространственно-временной карман, просто чтобы поставить его перед дверью в спальню Кощея. В тот день Кощей на занятия так и не попал, пропустил важную работу, а Доктор ржал, как идиот, под его дверью весь вечер и просил его пустить и дать извиниться. Разговаривать с ним Кощей начал только через десяток дней.
Потом они стали старше, и все стало немного проще: Кощей воспринимать проще подобные вещи не начал, зато научился это скрывать, пряча обиду за улыбкой и легким выговором другу. Он даже научился смеяться вместе с ним. Научился отвечать своими розыгрышами, которые, впрочем, все равно были в разы безобиднее, потому что у Кощея просто не поднималась рука. Да и удовольствия он особого не получал. А вот Тета, чувствуя отпор, с того момента стал более изворотливым, и сцеплять зубы, получая свои тычки, Кощею стало гораздо труднее.
В тот момент, когда их дороги разошлись, Мастер даже вздохнул спокойно. У него был хотя бы один повод это сделать и пропустить, как сердце тоскливо сжимается от поступка Доктора. Уже Доктора, уже Таймлорда, уже совершенно взрослого существа, которое совершенно точно не будет своим исчезновением просто шутить.
«Дружище, ну ты же не подумал, что я правда так сделаю?»
«Дружище, я не настолько плох, как ты думаешь».
«Дружище...»
Мастер, получив тот последний «розыгрыш», который никаким розыгрышем не был (впрочем, как и все остальные, до этого), разнес свой лабораторию. Впрочем, это, пожалуй, было слишком сильным словом. Он просто чуть больше плеснул того, что не следовало плескать вообще, и чуть сильнее завернул кран там, где его не стоило заворачивать, пока был занят своими размышлениями о Докторе.
Доктор умел его донимать даже когда не присутствовал лично. Доктор вообще много чего умел.
А Мастер учился у него.
— Умираю у тебя на руках... Доволен?
Конечно же, это был розыгрыш. Разумеется, это не было правдой. И Мастер был совершенно доволен, отыгрывая этим у Доктора разом за все годы, когда он сжимал челюсть, стараясь ему не врезать, и за все слезы, которые он пролил ребенком. Его последний розыгрыш. Самый лучший.8)
Шрамы: Я напишу, как мой персонаж трогает шрамы вашего, или наоборот. 9)
Рисование: Я напишу, как ваш персонаж рисует моего, или наоборот. 10)
Тепло: Я напишу, как согреваются наши персонажи.От Ухуры: Алоизия. Мой мозг сказал ОЙ-ЕЙ. Я ее очень плохо вижу, поэтому мои извинения, да
Моцарт/Алоизия, романс, вероятнее всего джен. 353 слова.В комнате холодно и свеча, стоящая на рояле, скорее намекает о том, что бывает, тепло, чем действительно его дает. Камин давно погас, слуги разошлись, и разжечь камин по-новой нечем. А они репетировали вместе слишком долго, чтобы уже ложиться. Проще дождаться рассвета.
Моцарт думает о том, что он хочет встречать с Алоизией (прекрасной, невероятной, замечательной Алоизией!) все рассветы, которые когда-либо будут на земле, и ему не хочется думать, что когда-нибудь его или Алоизии не станет. Нет, они будут жить вечно. Они будут любить друг друга, вместе работать и вместе пройдут рука об руку через все преграды, и он обязательно напишет для нее достойную ее оперу, в которой она станет дивой, примадонной, в которой она будет блистать, а он будет дирижировать оркестром, ставить оперу раз за разом, показывать, насколько она бесподобна, чтобы весь зал, вся Вена, весь мир в нее влюбился.
Моцарт представляет, как она в прекрасном платье выходит на сцену и поет своим ангельским голосом. Представляет это в красках, а потом крутится на месте и подпрыгивает, понимая, что его руки закоченели. А значит, наверняка, и ручки Алоизии тоже. Он растирает руки о ткань штанов, пока Алоизия стоит к нему спиной и смотрит в темноту двора, и приобнимает ее, дуя на тонкую прекрасную шейку.
Она вздрагивает.
— Вольфганг...
— Позвольте пригласить на танец, — улыбается Моцарт, кладя свою ладонь на руку Алоизии, и действительно чувствует, как холодны ее пальцы.
— Но у нас нет музыки, не глупите.
— Как же это, нет музыки? — деланно удивляется Моцарт и искренне пытается быть серьезным и убрать из глаз смешинки, а еще заставить себя не подпрыгнуть от восторга пришедшей в голову мысли. — Разве Вы не слышите, моя дорогая Алоизия, как поет мое сердце?
Алоизия улыбается, когда он подносит ее ладонь к своим губам, согревая дыханием, и милостливо кивает.
Они кружат в темной комнате, в свете свечи, пока их тени причудливо рассыпаются и кружат по стенам, и сердце Моцарта действительно поет, когда он касается своей музы, своей Алоизии, своей вечной любви, и рассвет они застают где-то на середине комнаты, пока Моцарт подносит ее ладонь к своим губам в очередной раз, а Алоизия — улыбается, таинственно и привычно, прикрывая глаза. Это первый рассвет, который они встречают вместе.11)
Утешение: Я напишу, как мой персонаж комфортит вашего, или наоборот. 12)
Выпивка: Я напишу, как наши персонажи вместе пьют.От Гоблина: Скотти. Ну вы типа не поняли, да, что из этого следует
Скотти/Маккой, типаджен, типанепейринг, кого я обманываю, все Скоунсы автоматически посвящаются De Forr Est, 491 слово.Виски плюхается в стакан как будто бы даже с укоризненным шлепком, и Маккой готов произнести это даже вслух: и как виски плюхается, и что плюхается со шлепком, и он даже готов признать, что виски на самом деле так никогда не сможет сделать, просто потому что не сможет никогда, но мысли заплетаются, а он смотрит на ладонь Скотти и хочет провести по ней пальцами. Ладонь жесткая и в мозолях от работы, Маккой это хорошо помнит, и от этого кончики пальцев покалывают, а мозг снова посылает ему напоминание, что он просто слишком пьян (ха! слишком!), поэтому не может уследить за своими желаниями.
А может, думает Маккой, все-таки касаясь руки Скотти, и слишком, но какая к чертовой матери разница, если ладонь теплая и если Скотти ее не выдергивает, только с интересом на Маккоя поглядывая и ожидая, что будет дальше.
Что будет дальше, Маккой не знает. Он еще просто-напросто не успел придумать. Но их пляски друг вокруг друга затянулись уже на такой чертов долгий срок, что Маккой даже не помнит, а, собственно, когда что-то пошло не так. Хотя, по большому счету, все пошло не так чертову кучу времени назад, Маккой бы сказал, что точкой отсчета были бумаги на развод, которые ему принес адвокат Пэм, или, скорее, их первая ссора с битьем дедовской посуды, а бумаги на развод — уже точкой невозврата.
А потом все просто покатилось.
И прикатилось...
— Лен?
— Да?
...сюда.
У Скотти смешинки в глазах, а еще ему совершенно не идет эта непонятного цвета рубаха, которую он, кажется, надевает вне смены просто назло Маккою, потому что тот как-то об этом заявил вслух, и теперь это традиция: закатывать глаза, видя ее, и улыбаться, разглядывая, как Скотти раздувается от гордости, видя улыбку.
Еще у Скотти морщинки у глаз, которых тоже хочется коснуться, но вот тут Маккой сдерживает себя куда как лучше, так что Скотти, наверное, об этом даже не догадывается. Но эти морщинки-лучинки расходятся как-то неправильно, не так, как у остальных людей, и это постоянно притягивает внимание Маккоя, особенно когда виски плещется в стакане.
И волосы у Скотти тонкие и мягкие, он смог однажды дотронуться, когда Скотти рядом с ним заснул, только с того времени прошла уже чертова уйма времени, а повторить свой подвиг Маккой так и не смог.
— Лен? — снова повторяет Скотти, уже настойчивее, и Маккой, вспоминая, отпускает его руку и усмехается, взамен поднимая свой стакан. — Ты же этим не отделаешься, Лен, ну, — говорит Скотти, только Маккой это знает и так.
Не отделается. Любые пляски когда-нибудь прекращаются, и тогда нужно будет себе признаться в том, от чего они оба пока что вполне удачно бегут. Или, может, бежит только он. Он-то точно.
— Опять будешь учить своим народным шотландским? — вопрошает Маккой, фыркая.
— Ходи счастливый, пока килт не нацепил.
— А что, я бы посмотрел на твои ножки.
— Аккуратнее, парень, аккуратнее...
Виски течет по горлу, и Маккой повторяет эту фразу себе и сам. Аккуратнее. Пляски пока что не кончились, и он еще не готов себе признаться в том, в чем все равно в итоге признаться придется. Поэтому, пока что — аккуратнее.13)
Игра: Я напишу, как наши персонажи вместе во что-то играют.14)
Любовь: Я напишу, как у наших персонажей начинается роман.15)
Смерть: Я напишу, как мой персонаж оплакивает вашего, или наоборот.16)
Ненависть: Я напишу, как наши персонажи ненавидят друг друга.17)
Соблазнение: Я напишу о том, как мой персонаж пытается соблазнить вашего, или наоборот.18)
Старость: Я напишу, как наши персонажи вместе стареют. 19)
Песня: Я напишу, как наши персонажи вместе поют или играют на музыкальных инструментах.От Тенки: Сальери. И она будет гореть в аду вместе со мной.
Моцарт, Сальери, 724 слова ни о чем Гитара в руках Сальери на взгляд Моцарта выглядит инородно. Он сидит на ступенях собственного дома, расслабленный, в домашних одеждах, и Моцарту кажется, что это даже не Сальери, Сальери бы не смог так сидеть, безмятежно перебирать струны и смотреть в никуда.
Сальери не такой. Сальери всегда собран, Сальери всегда серьезен, Сальери всегда одет с иголочки. Он не может выглядеть... выглядеть так.
Моцарт смотрит на Сальери и думает, что это какой-то мираж и на самом деле так быть не может. Что-то в голове противится мысли, что Сальери, его добрый враг, его противник, который строит против него козни, может вот так вот сидеть, греться на теплом солнышке, перебирать струны и источать какую-то уверенность и спокойствие, такие домашние, что Вольфгангу на какое-то мгновение показалось, что он вернулся домой, к отцу.
— Па-а-ап, — словно вторя его мыслям, вылетает на крыльцо босоногий пацан, повиснув у Сальери на шее, — па-ап, Розалинда снова хочет нарядить меня в платье!..
Сальери отрывает пальцы от струн, поднимая руку и кладя мальчику на темноволосую голову.
— Скажи Розалинде, что она не права, и что ее мама ждет от нее того стихотворения, что она обещала неделю назад, — произносит Сальери, чуть улыбаясь и словно расцветая от прикосновений сына. — Алоиз, что я говорил тебе о том, чтобы так бегать?
— Но тепло, па-а-ап... И я прямиком от Розалинды!
— Марш в дом, молодой человек, иначе ваша мать будет меня ругать.
Пацан все равно продолжает висеть на шее у отца, покачиваясь туда-сюда, и Сальери поднимает наконец голову, чтобы увидеть в воротах Моцарта. Его рука замирает на мгновение, а взгляд темнеет, и он шепчет что-то сыну, отчего тот наконец послушно отлепляется и исчезает в доме, бросив на Моцарта взгляд и сумбурно ему поклонившись в лучших традициях самого Моцарта.
— Моцарт, — произносит Сальери тихо и глубоко, отчего, кажется, замирают листья на деревьям и облака в небе, обращаясь в слух. Он поднимается, откладывая гитару и с каждой секундой все больше напоминая самого себя, но Моцарт лишь машет руками, все-таки начиная подходить.
— Сидите, герр Сальери, сидите, я заглянул лишь узнать у вас насчет судьбы моей симфонии, которую послал вам пару дней назад, я бы хотел узнать, когда я смогу продолжить свои академии, вы ведь понима...
Он подходит быстрым шагом, не давая своей болтовней даже вставить Сальери малейшее слово, и тот позволяет, лишь прожигая его взглядом и вернувшись на крыльцо, снова устраивая гитару на коленях. Прикнув к этому зрелищу, Моцарт уже не думает, что это столь неестественно, как ему показалось в первый момент.
— ...Но тут я услышал вашу игру, и, право слово, влюбился, герр Сальери, я не думал, что в вас скрываются такие таланты! Не могли бы вы сыграть для бедного композитора, который уже не знает, откуда его черпать! Ох, вы ведь слышали о том, как недавно...
Сальери переводит с него взгляд на гитару и снова начинает тихонько перебирать струны, а Моцарт плюхается рядом на крыльцо, как будто это самая обычная для них вещь в мире, и продолжает что-то нести, не особо задумываясь о словах, лишь бы они ложились на музыку и не перебивали стройные струнные аккорды. Он любуется пальцами Сальери и тем, как тот мягко касается струн, извлекая созвучия, и в голове у него действительно начинает играть музыка, чуть отличная от того, что играет Сальери, но схожая по звуку, с той ноткой грусти, которую тот вносит в любое исполнение. Моцарт подметил это давно, но до сих пор гадает, откуда она берется.
— ...И у вас чудесная семья, простите, мой милый, что наблюдал семейную сцену без разрешения, но вы чудесный отец и чудесный муж, ей бы позавидовала любая женщина, я думаю, она счастлива, что вы у нее есть...
Пальцы срываются со струн, и раздается гулкий разлад, все еще в такт словам.
— Я сказал что-то не то? — не поняв ничего интересуется Моцарт.
— Нет, герр Моцарт. Прошу меня простить, — роняет тот.
Мелодия начинается снова, еще более грустная, чем до этого, и Сальери, кажется, даже не старается, чтобы этого добиться, и это Моцарта завораживает. Он даже замолкает, больше ничего не говоря, и сидит так, пока Сальери не прекращает играть. Они какое-то время сидят в тишине, гулкой, после переливов музыки в воздухе, после чего Сальери поднимается и смотрит тяжелым взглядом прямо на Моцарта.
— Я могу вам выделить зал под ваши академии на следующей неделе, — говорит он. — Надеюсь, вас это устроит.
Восторженный смех «Разумеется!» и пару подпрыгиваний доносятся ему уже в спину, пока он поднимается по ступеням к входной двери. Моцарт лицо Сальери тоже больше не видит, но готов поклясться, что рот того скривился в улыбке.20)
Ребенок: Я напишу, как наши персонажи вместе растят ребенка.21)
Стихи: Я напишу, как мой персонаж читает вашему стихи, или наоборот.22)
Безумие: Я напишу о своем персонаже, как о пациенте психлечебницы, а о вашем, как о докторе, или наоборот.Варнинги: я почти на все могу написать Скоунс,
но кому это надо кроме меня и Сири, которая скрылась во мраке; если я какой-то фандом не курю/не смогу написать - я вам скажу. А так я давно не писал по заказу
и не уверен, что люди помнят, как со мной это делается не уверен, что люди помнят, что я вообще умею писатьТочно мои фандомы: Моцарт, ТОС, АОС, Раффлс и Банни, Корнетто, Корнетто-РПФ, Хранилище 13, Шерлок, могу вспомнить Доктора, могу попробовать по Пратчетту Остальное договорное, тыкайте и да узнаете